ЧАСТЬ IV Великие империи
Глава 14. Монгольская империя (1200-1350 годы)
14.4. Управление империей
Хубилай оставался главой монгольской империи, хотя все
больше внимания уделял Китаю — безусловно, богатейшей из всех подконтрольных
монголам земель. На протяжении долгого времени монголы помнили о своей кочевой
жизни и ее традициях. Даже в конце XIII века многие продолжали жить в
Каракоруме, и нескончаемые вереницы повозок, тративших четыре месяца на дорогу
туда и обратно, ежегодно доставляли из Китая более полумиллиона бушелей зерна,
чтобы прокормить население.
1 бушель — примерно 30 кг. (Прим. перев.)
И все же жизнь и социальная организация монголов начали
меняться. Одним из важнейших изменений стало возникновение сильного правящего
дома, возглавляемого сыновьями Чингис-хана и их семьями. В прошлом ханами
становились те, кого считали обладателями качеств, необходимых воину. Теперь же
власть почти полностью перешла к потомкам Чингис-хана. Наряду с этим возникла
новая правящая элита, которая не опиралась, как раньше, на кланы и их различные
объединения, а ориентировалась на ту роль, какую отдельные лица сыграли в
завоеваниях; статус отличившихся распространялся на их семьи. Для остальных
монголов ситуация уравнивалась тем, что их общественное положение в целом могло
повышаться по мере одержания новых побед и усиления их власти в Евразии.
Основой монгольского строя оставалась армия (это был строй в
прямом смысле слова — ведь все взрослые мужчины-монголы являлись бойцами), и
рост положения в обществе у монголов по-прежнему во многом зависел от воинской
доблести. Кешик или императорские телохранители — новое подразделение,
созданное Чингис-ханом в 1203 году, постепенно разрасталось на протяжении XIII
века; до 1312 года только монголы могли стать его членами.
Вначале монголы почти не руководили своей империей, но им
пришлось заняться этим, когда она разрослась. Проблема состояла в том, что
монголы не имели ни опыта, ни необходимого аппарата для управления столь
громадной структурой. Однако элита по-прежнему неохотно делилась властью, не
желая распылять свое влияние и боясь раствориться в оседлом населении.
Разрешению этих противоречий суждено было стать красной нитью монгольской
истории на многие годы. И ключевую роль здесь сыграли кидани — первый большой
народ, покоренный монголами. У них монголы позаимствовали много понятий, недостающие
термины и институты власти, когда попытались создать собственные органы
управления уже после захвата столицы чжурчженей — Чжунду.
На начальном этапе важнейшей фигурой был китаец Елюй Чюцай, урожденный
кидань, примкнувший ко двору Чингис-хана в 1218 году. Он внедрил финансовую
систему Сун, все еще бывшую в ходу у чжурчженей, и вовлек в это чиновников, как
чжурчженьских, так и китайских. Тем не менее, попытки Елюя ввести китайскую
государственную модель в полном объеме оттолкнули от него слишком многих, и
Чюцай лишился власти в 1236 году.
Главной целью монгольского правительства в ранний период
империи являлся сбор денег. После захвата какой-либо местности на всей территории
обычно вводился десятинный поземельный сбор. Затем устанавливалась торговая
пошлина (тамга), а следом за ней — обычная регулярная дань кочевникам — албан и
менее распространенный налог кубчири. Зачастую называясь иначе, такой порядок
налогообложения продержался несколько десятилетий в каждой части империи,
постепенно смешиваясь с изначальной налоговой системой тех мест. Первым
признаком того, что монголы двинулись по пути к более логичным формам
правления, послужила полная перепись населения империи, начатая Мункэ в 1252 году.
Это крайне трудоемкое предприятие продолжалось до конца 1250-х, но по окончании
переписи свободные от уплаты налогов мужчины остались только в религиозных
общинах.
В управлении гигантской империей монголы столкнулись с двумя
характерными проблемами. Во-первых, так как местные правительства могли
использовать свои наречия, предписания центральной власти, для того, чтобы их
понимали, следовало излагать на самых разных языках — персидском, уйгурском,
китайском, тибетском, тангутском, арабском и собственно монгольском. Все это
требовало знания различных национальных алфавитов и пребывания в столице
огромного количества переводчиков и писцов. К тому же, каждый крупный оседлый
народ имел собственное управление. Поэтому слаженность действий в пределах
настолько разросшейся империи обеспечивалась с немалым трудом.
Отсюда возникла вторая проблема — сложность общения. Мы уже видели,
как вести о смерти Мункэ в Китае понадобилось два года, чтобы достичь его брата
— Хулагу, сражавшегося в Месопотамии и Сирии. Даже организация военных кампаний
— и та стала чрезвычайно сложна. Во время правления Мункэ план завоеваний на
каждый год учреждался на совете военных вождей в январе, и этого жесткого
графика неуклонно придерживались, так что действия войск были в некотором роде скоординированы.
Это являлось жесткой необходимостью, учитывая размеры армий — в окончательном
покорении Ирана участвовали более 75 000 воинов вместе с осадным оборудованием,
конями и стадами коз и овец для пропитания армии. Именно необходимость
следовать заранее определенному расписанию объясняет, почему некоторые города
монголы просто игнорировали, и монгольские армии миновали их во время набегов.
Таким образом, монголы нуждались в действенной системе связи
в пределах империи. Она была создана Угэдеем в 1234 году и походила на системы,
созданные другими ранними империями — хотя была намного более обширной. По всем
основным трактам империи были выстроены почтовые станции, располагавшиеся на
расстоянии одного дня пешего пути друг от друга — примерно через каждые 25—30
миль.
То есть 40—50 км. (Прим. ред.)
Опытные гонцы, двигаясь от станции к станции и меняя на них
лошадей, могли покрывать до 200 миль за день. Курьерские станции содержались
армией, поставлявшей людей, лошадей и фураж — в свою очередь обеспечиваемый
местным населением, обязанным кормить и людей, и животных. Считалось, что
расходы будут возмещаться по определенной системе, но на практике все оказалось
случайным, и зависело от того, где чьи войска лучше вынудят население снабжать
их довольствием. Пользоваться этой системой позволялось при наличии пайцзы —
документа, представляющего собой пластинку из дерева, серебра или золота.
Конная почта не предназначалась для руководства торговлей,
но особо важные купцы тоже пользоваться могли ею. Вся система почтовых станций
называлась монголами ям; возможно, это слово через киданей было заимствовано у
китайцев, которые называли подобные дорожные станции «чжань».
Соответственно, от монгольского «ям» произошло и
наименование аналогичной системы в России — но здесь ямщиками назывались не
сами курьеры, а возчики, доставлявшие их на следующую станцию на санях или дрожках.
(Прим. перев.)
Этими маршрутами с востока на запад и обратно путешествовало
много людей. Мнение, что подобные путешествия поощрялись «монгольским дружелюбием»,
несколько фантастично — но связи между отдаленными регионами Евразии в то
время, как и прежде, были весьма прочны. Осадой и штурмом Багдада в 1258 году
руководил китайский генерал, поскольку у него имелся опыт осадной войны.
Позднее много китайских инженеров трудилось над реконструкцией оросительной
системы Месопотамии. Китайские должностные лица также часто странствовали по монгольской
империи с различными поручениями, особенно в Иран. В 1275 году китайский
монах-несторианин Раббан бар Саума (это не китайское его имя), предпринял
удивительную поездку. Он проследовал по Великому Шелковому пути через Иран в
христианские города Палестины. Посетив Константинополь и Рим в 1287—1289 годах,
он направился во Францию, где встретился в Гаскони с Эдуардом I, королем
Англии, и в Париже с Филиппом IV. Умер Раббан бар Саума в 1294 году.
В круг христианских интересов Монголия попала в 1220-х
годах, когда монголов поначалу восприняли как воинство Господа, ведомое королем
Давидом (то есть Чингис-ханом) на погибель язычников-мусульман. Разочарование
наступило после нападения 1240 года на Западную и Центральную Европу, когда
призывы Рима к крестовым походам остались без ответа. Тем не менее, интерес к
монголам возобновился, так как они не являлись мусульманами (главными врагами
Европы). У монголов не было ярко выраженной веры (скорее, они исповедовали
шаманскую форму анимизма) — из-за множества религий в империи они весьма
спокойно относились к религиозному вопросу. Наибольшим влиянием при монгольском
дворе пользовались все еще сильное в Центральной Азии христианство
несторианской веры и чань-буддизм. Смутные идеи альянса против ислама и
мамелюков Египта, распространяемые в Западной Европе, так ни к чему и не
привели. В 1245—1247 годах хан Гуюк отправил обратно миссию, прибывшую в
Каракорум, приказав европейским правителям подчиниться и выплачивать ему дань.
Фламандский францисканец Виллем ван де Рубрук добрался до монголов в 1253 году,
но никакого влияния там не возымел.
Другие путешественники, монахи и религиозные деятели тоже
странствовали по монгольской Евразии. Знаменитейшим из западных
путешественников стал Марко Поло, покинувший Венецию в 1271 году. Двинувшись по
давно установившимся торговым маршрутам Месопотамии, Ирана и центральной Азии,
он добрался до Китая в 1275 году. Здесь он задержался на семнадцать лет, перед
тем как отправиться домой караванными путями Индийского океана через Суматру,
Шри-Ланку и Индию, снова вернувшись в Венецию в 1295 году. Одорик из Порденоне проделал
эту же дорогу в обратном направлении с 1315 по 1330 год.
Итальянские купцы со своими семьями также приезжали в Китай
— надгробие в Янчжоу повествует о смерти в 1342 году Катерины Вильоне,
возможно, прибывшей из Генуи. Францисканец Джованни ди Монтекорвино прибыл в
Китай морем, где формально стал архиепископом Пекина, невзирая на мизерную
паству. Он умер в Пекине в 1328 году.
Возможно, величайшим из всех путешественников того времени
был арабский историк ибн Баттута, сумевший воспользоваться культурными и
экономическими связями необъятного исламского мира. Он покинул Танжер в 1325
году для паломничества в Мекку. Затем он двинулся в Месопотамию, а оттуда
Персидским заливом в Индию, потом на Мальдивские острова и Шри-Ланку и,
наконец, в Китай. Как и Марко Поло, он задержался здесь на много лет перед
морским возвращением в Индию с дельнейшей сухопутной дорогой через Сирию и
Египет. В 1349 году он добрался до Феса. В следующем году ибн Баттута посетил
государство Гранаду, покинул его в 1351 году, пересек Сахару и провел два года исламском
королевстве Мали. За четверть века странствий он преодолел 73 тысячи миль, и в
пересчете на современные границы побывал в 44 странах.
Ибн-Баттута придерживался мнения, что человек должен 30 лет
учиться, затем 30 лет путешествовать, после чего еще 30 лет описывать
то, что узнал и увидел. Эту программу он успешно осуществил. (Прим.
перев.)
