Природа кризиса

ЧАСТЬ V Мировое равновесие (1500—1750 годы)
Глава 19. Кризис XVII века и его последствия

После того, как в последние два века до н.э. установились связи, объединяющие Евразию, имели место три кризиса, затронувшие весь огромный континент. Первый из них был весьма длительным, — с конца второго столетия до н.э. и до шестого н.э.; в этот период произошло падение империи Хань в Китае, упадок Римской империи на западе и исчезновение парфянской империи в Иране. Второй был намного короче и ограничивался временными рамками между 750 годом и серединой X столетия; этот период характеризовали распад исламской империи после захвата власти Аббасидами, упадок династии Тан в Китае и завершение очень краткого периода восстановления в западной Европе. Третий, в середине четырнадцатого столетия, был связан с распространением «черной смерти» по всей Евразии. Он последовал за перенаселением и голодом в Европе, при нем прекратилось правление монголов в Китае и начались смуты, которые привели к установлению династии Мин. Четвертый кризис, охвативший всю Евразию, называют «кризисом XVII столетия», хотя он длился примерно с 1560 до 1660 года. Империи османов и моголов сумели избежать самых худших его проявлений, Япония, все еще относительно изолированная, осталась почти невредимой. А вот Китай пострадал сильно — 300-летняя империя Мин рухнула в середине XVII столетия, ее сменила империя Манчжуров, или Цинь, которая сохранилась вплоть до конца существования имперского Китая в 1911 году. Из всех регионов Евразии наибольшие потери от «кризиса XVII столетия» понесла Европа, где период между 1560 и 1660 годами характеризовался войнами, гражданскими смутами, голодом и многочисленными крестьянскими восстаниями.

19.1. Природа кризиса

Главной проблемой для всех государств Евразии к середине XVI столетия стал быстрый демографический рост. Последствия великих эпидемий XIV века были полностью устранены в Европе около 1500 года, а несколько раньше — на других землях. Население продолжало расти, и давняя проблема равновесия между численностью жителей и способностью сельского хозяйства прокормить их вновь стала актуальной, как когда-то около 1300 года. Уровень сельскохозяйственного производства вырос, но недостаточно, и лишних ртов оставалось много.

Скорость роста населения за период между 1400 (когда худшие годы эпидемий уже прошли) и 1600 годами была беспрецедентной, по сравнению с предыдущими периодами истории. Оно увеличилось почти вдвое, с 350 млн примерно до 550 млн В некоторых местах этот показатель был еще больше. Население Европы выросло с 60 до 100 млн, на две трети, а население Китая удвоилось, достигнув 160 млн Это с неизбежностью привело к тому, что все запасы пригодной для возделывания земли были уже пущены в ход, средняя урожайность начала стабилизироваться, а затем падать, размер среднего крестьянского надела сократился, и объем продуктов питания на голову населения уменьшился. Все большему количеству людей приходилось жить впроголодь и даже голодать. Например, в Анатолии, сельскохозяйственной житнице Оттоманской империи, население между 1500 и 1570 годами выросло на 70 процентов, а площади возделываемой земли — только на 20 процентов. В Китае средняя величина земельного надела на голову населения уменьшилась на треть между 1480 и 1600 — и только внедрение новых культур из Америки, маиса и батата, позволило вообще как-то прокормить растущее число людей.

Эти трудности усугублялись ужесточением климата по всей Евразии, хотя и в этом отношении хуже всего пришлось опять-таки Европе. Период теплого климата между 900 и 1200 годами сменился постепенным понижением средних температур, которые к середине XVI столетия привели к «Малому ледниковому периоду», продолжавшемуся в Европе до середины XIX столетия. Средние температуры были примерно на 1°С ниже тех же показателей для XX столетия. Разница кажется незначительной — однако ее хватило, чтобы сократить вегетационный период почти на месяц и сместить границу высот, где можно выращивать злаки, на 600 футов ниже. После 1580 года ледники во многих местах Европы продвинулись более чем на милю и не отступали до 1850-х годов. Между 1564 и 1814 годами Темза замерзала зимой не менее двадцати раз, а Рона — трижды между 1590 и 1603 годами. Зимой 1602—1603 годов замерз даже Гвадалквивир возле Севильи. В Марселе в 1595 году замерзло море, а в 1684 году у побережья Англии образовались паковые льды. В 1580-х годах Датский пролив между Исландией и Гренландией постоянно был забит паковым льдом даже летом.

Даже короткие периоды очень плохой погоды имели катастрофические последствия. Между 1599 и 1603 годами крайне холодные ветры, необычные для региона, обычно подверженного «мистралю», погубили множество оливковых рощ в Провансе, а в окрестностях Валенсии жестокие морозы убили все плодовые деревья. Аналогичные явления происходили повсюду. Суровые морозы на протяжении тридцати лет после 1646 года навсегда подорвали возможность выращивания апельсинов в китайской провинции Гуанси; наводнение в конце XVI столетия привело к тому, что новая столица Моголов, Фатехпур Сикри близ Агры, была заброшена. В Японии издавна велись точные записи дат, когда начиналось цветение вишен; они показывают, что в этот период даты сдвигались на все более поздние дни.

Агротехника Японии начала XVII столетия была более чувствительной к климатическим условиям, потому что выращивание риса сместилось с юго-запада на окраинный северо-восток. 1630-е годы характеризовались очень прохладными летними месяцами, что сократило вегетационный период растений на севере страны и сопровождалось наводнениями и засухами в других областях. В результате разразился ужасный голод, приведший к многочисленным жертвам среди крестьянского населения и к тому, что в городах цены на зерно взлетели до неслыханного уровня.

Между температурой, осадками и урожайностью культур не было прямой зависимости, поскольку важно было еще, как эти явления распределялись по временам года: например, очень холодные зимы способствовали вымораживанию сорняков и насекомых-вредителей. Тем не менее ухудшение климата сказалось во многих регионах. Неблагоприятные климатические условия были, несомненно, основной причиной великого европейского голода 1594—1597 годов, когда неурожаи повторялись четыре года подряд, и на больших пространствах люди были вынуждены есть кошек и собак; также неоднократно известны случаи каннибализма. Влияние неурожая на судьбы людей Европы наглядно показывают жуткие подробности из приходской книги селения Орслоса в западной Швеции. В начале лета 1596 года казалось, что урожай будет наконец-то обильным, но в июне прошли проливные дожди с паводком:

«...вода залила поля и пастбища, погубив и сено, и зерно ...Зимой из-за гнилого сена и соломы, которые доставали из воды, начал болеть скот ...погибали и коровы, и телята, а также собаки, которые ели их туши. Почва была поражена и в течение трех лет не родила... Даже те, у кого были хорошие хозяйства, прогоняли своих молодых работников, а многие даже собственных детей, не в силах смотреть, как они умирают с голоду... После того и родители стали покидать дома... шли, куда глаза глядели, пока не падали от истощения и голода... Люди мололи и крошили несъедобное сырьё, чтобы добавить его в хлеб — отруби, мякину, кору, почки, крапиву, листья, сено, солому, мох, скорлупу орехов, гороховые стручки и прочее. От этого люди слабели, тела их опухали, и умирали они без счета. Многих вдов находили мертвыми, они лежали на земле, и во рту у них были стебли травы, семена сорных трав с их полей или просто листья... Дети умирали от голода у груди своих матерей, ибо у них не было больше молока. Многих людей, мужчин и женщин, старых и молодых, голод толкнул на воровство... постигли нас также другие беды и кровавый понос [дизентерия], который измучил и погубил людей без счета».

Несомненно, что сильнее всего ухудшение климата отразилось на Скандинавии, где во многих областях выращивание злаков стало невозможным. Одним из проявлений этого процесса стал ужасный голод в Финляндии в 1696—1697 годах, когда вымерло около трети населения. Дальше на юг населению пришлось приспосабливаться: например, в Англии перестали сеять озимые, ограничиваясь весенним севом, чтобы избежать ущерба, причиняемого суровой зимой. В Нидерландах перешли на выращивание гречихи, которая растет быстро и отличается стойкостью, хотя до 1550 года ее почти не культивировали в Европе. Большие трудности создавали также сырые зимы, во время которых почва пропитывалась водой и становилась непригодной для вспашки. Порочный круг замыкали холодные поздние вёсны, из-за которых снижалась заготовка сена, понижались удои молока и приходилось забивать скот, если заготовленных кормов не хватало, чтобы животные могли пережить зиму и дождаться появления травы.

Рост населения, распашка малопригодных земель, понижение средней урожайности и ухудшение климата привели к сельскохозяйственному кризису. Между 1500 и 1650 годами цены на зерно в Европе, Оттоманской империи и Китае возросли в среднем в пять раз. (Это не обусловливалось инфляцией, вызванной притоком серебра из Америки, поскольку те же процессы наблюдались в Англии, где количество серебра, находящегося в обращении, выросло в этот период всего на треть.) Эти тенденции обострялись тяжелым положением большинства крестьян. В области Бовези во Франции в XVII столетии крестьянин в среднем должен был отдавать пятую часть произведенных им продуктов в уплату за аренду, и примерно столько же составляли церковная десятина и налоги. Еще одна пятая уходила на необходимые расходы и приобретение посевного зерна. Если фермер был арендатором, ему оставалась для прокормления примерно треть того, что он вырастил, если земля принадлежала ему самому, оставалось около половины. В этих условиях около трех четвертей наделов в регионе были слишком малы, чтобы прокормить семью, и любое повреждение посевов, неурожай и т.п. могло привести к катастрофическим последствиям.

У крестьян практически не было способов выхода из такой ситуации; голодающие поселяне устраивали восстания или мигрировали (преимущественно — в города). Эмиграция в колонии в то время не представлялась хорошим выходом, поскольку большинство из них, особенно в Америке, сами были в плачевном положении. Тем не менее многие люди продавались во временную кабалу. Бунты были явлением обычным, как и большие шайки «бандитов» (зачастую состоявшие всего лишь из крестьян, пытающихся выжить), но большинство деревенских жителей уходили в города, где было больше возможностей для получения милостыни. Между 1520 и 1600 годами число нищих в Лондоне возросло в двенадцать раз, при том, что население города в целом — только в четыре раза. Правительство столкнулось с проблемой контроля над этими людьми, которых считало «опасными»; ограниченный объем благотворительной помощи распределялся только среди «достойных» или «честных» бедняков. Со всеми прочими обращались сурово: либо изгоняли (временная мера), либо отправляли в «работные дома» (первый из них был построен в Лондоне в 1552 году). Таким образом, нищих убирали с улиц и одновременно снабжали нанимателей дешевой рабочей силой: условия содержания в этих домах были отвратительными и бесчеловечными.

<-- Подъем европейской государственности
Кризис в Китае: падение династии Мин -->

Подъем европейской государственности

ЧАСТЬ V Мировое равновесие (1500—1750 годы)
Глава 18. Империи, государства и огнестрельное оружие
18.12. Подъем европейской государственности

Напряжения, вызванные переворотом в военном деле, необходимость финансировать и содержать большие армии и флот оказали решающее значение на развития европейской государственности. (Аналогичный процесс можно отметить в период «сражающихся царств» в Китае, длившийся около трехсот лет вплоть до возникновения империи Хань, около 200 года до н.э. В Европе существенная разница между 1500 и 1945 годами заключалась в том, что ни одной державе, несмотря на многочисленные попытки, не удалось победить прочие и объединить весь регион.) Среди историков существует тенденция «мистического» толкования подъема европейских государств. Считается, что он стал воплоще- нием «духа наций», сформировавшихся в ходе неизбежного процесса развития и также в результате того, что около 1300 года, начали клониться к упадку «универсальные империи» и «универсальная церковь». Этим государствам, как нас уверяют, было свойственно представительное или по меньшей мере полудемократическое правление, ограниченная или контролируемая государственная власть, законопослушность, сохранение личных и местных свобод и привилегий с постепенным созданием и распространением политических прав на всех граждан. Утверждают, будто именно эти черты и стали предпосылками для подъема Европы, определив развитие промышленности, накопление капиталов и проложив путь, по которому другие сообщества и государства должны идти, чтобы стать «современными». Однако эти идеи никоим образом не соответствуют тем процессам, которые привели к развитию европейской государственности. В них были задействованы четыре решающих фактора. Первый: консолидация политических структур на четко определенных и цельных территориях. Второй: нарастающая централизация власти за счет устранения местных «привилегий» и увеличения числа налогов. Третий: ведение войн за пределами страны в сочетании с усилением монополии на применение насильственных методов во внутренних делах. Четвертый, наконец, — создание государственных структур, бюрократического аппарата и кодекса законов, обязательных к исполнению всеми прочими общественными институтами.

В Европе не сложилось «универсальной империи» — империя Карла Великого (охватывавшая лишь незначительную часть Европы) просуществовала так недолго, что ее можно не учитывать, а наследники, претендовавшие на титул императора, практически не имели реальной власти. Большие претензии выдвигало папство, однако ему успешно противились светские правители, и довольно быстро папство стало лишь одной из действующих сил на итальянской территории. Не было в Европе и «национальных государств» — практически все европейские политические образования были составными, объединенными лишь вокруг конкретной правящей семьи или династии. Многие такие структуры разделялись широкими полосами враждебных земель, как было, например, у Габсбургов. Другие разделяло море, как Англию и Ирландию или Англию и территории на континенте, сохранявшиеся за нею вплоть до середины XVI столетия. Если территория и была цельной, в ней часто соединялись четко разграниченные области, например, Пьемонт и Савойя, Польша и Литва. Зачастую их не объединяло ничего, кроме власти одного монарха. В начале XVI столетия в Европе было лишь несколько политических образований, таких, как Кастилия, Франция и Англия, где существовала относительно крепкая администрация и слабое чувство сословной общности среди элиты.

Династические амбиции, основанные на древних принципах семейственности и наследования имущества, прочно усвоенные европейской аристократией, постоянно сотрясали эти немногие крепкие структуры и стремились уменьшить их и без того ограниченную эффективность. Религиозные разногласия XVI столетия еще более усложнили картину разнородности государств. Установить единообразие стало трудно, и попытки, направленные на это, обычно лишь приводили к новым проблемам, как убедились Габсбурги и Испания в Нидерландах, а англичане в Ирландии. В Кастилии, Англии и Нидерландах религия послужила возникновению сильного и очень агрессивного сознания своей миссии, своей причастности к божественным установлениям. Эта идеология дополнительно укрепилась за счет создания на землях еще весьма смутно очерченной «Испании» имперской структуры, ядром которой была Кастилия, и «Объединенного Королевства» англичан, которое начало соответствовать своему названию не ранее 1800 года.

В начале XVI столетия большинство европейских государств были весьма слабы внутренне; они состояли из множества разнообразных общин, сообществ, автономных областей, со сложной системой подчинения и самыми различными кодексами законов. В 1579 году образовались Соединенные провинции — федерация между Утрехтом и семью другими северными провинциями Нидерландов; влияние ее центральных структур всегда оставалось незначительными. Во Франции независимые владения Бурбонов — Беарн, Наварра, Арманьяк, Вандом и Родез — были присоединены лишь при восшествии Генриха IV на трон в 1589 году. Шотландия и Англия «объединились», когда престол достался Иакову VI Шотландскому, и он стал Иаковом I Английским в 1603 году. Однако обе страны остались раздельными вплоть до акта об объединении в 1707 году. Был упразднен шотландский парламент, однако сохранились собственные структуры правосудия, религиозных институтов и образования. В Испании парламент Арагона был сильнее, чем в Кастилии, и попытка изменить эту ситуацию стала одной из основных причин восстания в Арагоне в 1591 году. Англия со своим «неписаным сводом законов» и достаточно единообразной системой судопроизводства выделялась как уникум на общем фоне — в 1600 году во Франции все еще действовали более 700 отдельных кодексов, в Нидерландах их было не меньше. Даже на территории, принадлежащей одной семье, как Габсбурги, до 1618 году имелся ряд самостоятельных правителей, державших собственные дворы, в Нижней, Верхней и внутренней Австрии, Тироле и Богемии. Административное и законодательное единство, как при поглощении Уэльса Англией в 1530-х годах и создании Савойи из разнородных частей после 1559 года, было крайне необычно для европейских стран. Сложность состава государств подчеркивалась разнообразием языков. В Испании сохранение баскского и каталонского наречий стало залогом сохранения этнических меньшинств, аналогично — бретонский и окситанский языки во Франции. Уэльс, хотя и был законодательно и административно включен в состав Англии, сохранил собственный язык, и эта лингвистическая разница стала определяющим этническим фактором. Другие, наиболее отдаленные места, например, Корнуолл в Англии, очень слабо контактировали с центральным правительством, а в Польше и Литве многие глухие углы оставались еще языческими. Это частично объяснялось неразвитостью коммуникаций — для Габсбургов серьезной проблемой было то, что для доставки письма из Мадрида в Брюссель или Милан требовалось как минимум две недели, а часто и намного больше.

Важнейшей частью государственного формирования в Европе было слияние этих мелких областей, устранение местных обычаев и прав. В XVI и XVII веках повсюду (кроме швейцарских кантонов) местные органы управления теряли силу в пользу расширяющейся центральной власти. Другие сообщества, претендовавшие на некоторую самостоятельность и обособленность, такие, как свободные города, княжества, епископства с их местной юрисдикцией, постепенно поглощались развивающейся унифицированной структурой. Процесс этот отнюдь не был мирным и часто наталкивался на сопротивление. В Испании восставал не только Арагон, но также и Каталония, а Португалия отделилась и вернула себе независимость. К началу XVIII столетия Арагон потерял почти все свои привилегии, но Каталония сохранила значительную автономию. Даже в таком небольшом и относительно интегрированном государстве, как Англия, в конце XV — начале XVI веков постоянно вспыхивали местные восстания по мере того, как усиливалась центральная власть. Так было в Йоркшире в 1489 году, в Корнуолле в 1497 году, в северных графствах в 1536 году — «Паломничество милости» (Pilgrimage of Grace), последовавшее за роспуском монастырей, в западных графствах в 1547 году, затем мятеж Кета в 1549 году и Вайетта в 1553 году.

«Паломничеством милости» назвали народное восстание в Йорке и Йоркшире, вспыхнувшее в 1536 году, с целью выражения протеста против намерения правительства закрыть монастыри и порвать с Римом, хотя у восставших были и другие социальные и экономические поводы для недовольства. Безусловно, монастыри играли значительную экономическую и социальную роль. Но их главной функцией, по мнению руководителей восстания, было упрочение истинной христианской традиции и религиозное просвещение народа, плохо владеющего законом Божьим. Народ продолжал молиться по старому обычаю, что и послужило причиной инцидентов на востоке Англии, в Линкольншире, незадолго до «Паломничества милости». Многочисленные крестовые шествия, паломничества и бунты были направлены на восстановление старой религии, свидетельствуя о приверженности части населения римскому культу и традиционным религиозным структурам. Они были жестоко подавлены. В общей сложности летом 1537 года было казнено 216 руководителей восстаний: среди них было несколько лордов, мелкопоместные рыцари, аббаты, 38 монахов и 16 приходских священников. (Прим. перев.)

Кроме того, правители навязывали подданным новую систему, предоставлявшую им монополию на применение насилия в государстве. Европу XV столетия характеризовало, как и в предыдущие века, наличие могущественных группировок знати и землевладельцев, обладающих собственной военной силой и хорошо укрепленными замками (практически то же самое наблюдалось в Японии). Обычно они признавали авторитет монарха и сражались за него. Однако они также сохранили основы собственной власти и столь же успешно могли восстать. Имея незначительные доходы, монарх часто имел меньше ресурсов, чем знатнейшие из сеньоров. Потому правителям бывало сложно набрать профессиональную армию или нанять наемников, хотя в Европе их становилось все больше, начиная с тринадцатого столетия, особенно в более богатых странах, таких как Италия. Начиная с XVI столетия правители постепенно устраняли альтернативные очаги власти в обществе и устанавливали свое исключительное право на применение силы. Солдаты в армию теперь набирались государством на жалованье, а не на основе неких «феодальных» обязательств, замки же либо становились беспомощными перед огнестрельным оружием, либо сносились.

Особенно активно погибали средневековые фортификации во время гражданских войн: в Лангедоке снос замков был обычным наказанием за участие в мятеже (1627-1632 годы), в Англии при Кромвеле они также целенаправленно разрушались, помимо тех, которые пострадали в ходе военных действий. (Прим. перев.)

Эти перемены в основном были завершены в Англии к концу XVI столетия и ощутимо усилились во Франции с 1620-х годов, хотя процесс завершился только в 1660-х годах. Но и в этих условиях уровень контроля правительства внутри государств все еще оставался минимальным. Несмотря на пытки, публичные казни и драконовские законы, многие местности, особенно отдельные районы больших городов и удаленные участки, не ощущали никакого контроля; грабежи на дорогах и улицах были обычным делом.

По мере возрастания военных расходов монархам приходилось искать более эффективные способы давления и сбора налогов, если они хотели добиться успеха и выжить. Напряжения возникали между правителями и дворянским сословием, либо на почве различных внутригосударственных интересов. «Штаты» или «парламенты», созданные в ряде стран Европы в период, предшествовавший 1500 году, теперь замещались влиянием государственных структур и сильными правителями. Эти ассамблеи собирали представителей аристократии и другие сообществ (церкви и городов). Они отстаивали привилегии — свои и местные. В начале своего развития государственные структуры Европы имели очень ограниченную силу принуждения, и монархам приходилось полагаться на согласие общества при взимании необходимых им сумм. Дав свое согласие на сбор налогов, эти группы могли потребовать взамен новых привилегий и исключительных прав. Начиная с XV столетия правители начали обходить эти препятствия, устанавливая особые налоги на определенные цели (обычно военные), затем делая их постоянными и увеличивая суммы тех налогов, которые не требовали одобрения. В этих обстоятельствах созыв штатов и парламентов оказывался ненужным, а независимость и сила монархии тем самым возрастали. Главная сложность для правителя заключалась в том, чтобы уравновесить желание финансировать свои амбициозные планы и возможность ответного восстания подданных против налогового гнета. Единственным исключением из общей тенденции стала Англия, где перераспределение власти произошло внутри привилегированного сословия, и к концу XVII столетия монарх правил при содействии землевладельцев и (все больше) крупных коммерсантов. Они не препятствовали проведению установленной государством политики.

Утверждение о том, что все эти начала европейской государственности были каким-то образом «представительными», является иллюзией. Штаты и парламенты, которым удалось выжить, представляли интересы лишь очень малой доли населения, а именно отдельных групп с их личными интересами, способных обеспечить себе преимущества и привилегии. Даже сохранившиеся «свободные» города управлялись кучкой избранных (обычно из ведущих купеческих семейств). В Генуе контроль над городом находился в руках 700 человек (и их семейств). В Нюрнберге закон ограничивал причастность к власти числом в 43 семейства (в общей сложности не более 200 человек) при населении 20 000 человек в самом городе и еще 20 000 в его окрестностях. Из этих семейств избирались семь старшин, которые и принимали все решения. В 1525 году, когда они решили оказать поддержку Лютеру, весь город был вынужден следовать за ними. В Севилье ограничения были еще жестче — власть принадлежала «консулату» в составе не более пяти зажиточных купцов, которые могли принимать решения в соответствии со своими частными интересами, когда пожелают. В Лондоне в начале XVII столетия около 200 зажиточных торговцев фактически управляли городом. В Нидерландах прослойка, причастная к власти, составляла не более 10 000 человек при населении свыше двух миллионов.

По мере того, как военные расходы государства росли, способы управления пришлось менять. Почти по всей Европе монархические правительства составлялись в основном из лично знакомых королям придворных и родственников. Контроль над деятельностью администрации и работой судебной системы на местах практически отсутствовал. Здесь снова следует указать на Англию как на исключение (в основном из-за ее размеров): уже начиная с середины двенадцатого столетия монарх мог установить контроль центральной администрации благодаря назначению выездных судей и включению местных землевладельцев в систему правосудия в качестве мировых судей. С начала XVI столетия становилось все яснее, что переворот в военном деле требует создания более сложных административных структур и хотя бы примитивной бюрократической системы, чтобы обеспечивать армию всем необходимым и развивать систему налогообложения. В большинстве стран западной Европы в 1530—1540-х годах прошла значительная реорганизация. (Типичным примером является деятельность Томаса Кромвеля в Англии при Генрихе VIII.) Медленно, но неуклонно администрация превращалась в государственный институт — например, во Франции число государственных служащих (штатских) возросло с 12 000 в 1505 году до более чем 80 000 к 1660-м годам. Растраты, подкуп, раздача синекур, коррупция и воровство по-прежнему наличествовали в огромных размерах и еще усугубились за счет продажи откупов и создания монополий, но общая тенденция развития была очевидной.

Европейским правителям тоже приходилось изменяться. Они были вынуждены оставить роль военных предводителей, в мирное время занятых придворными развлечениями (фехтованием и танцами), и стать администраторами, определяющими политику государства. Многим этот переход дался с большим трудом, а многие оказались на него не способны — например, Фридрих Вильгельм I Бранденбургский (1640—1688), так называемый «Великий электор», оказался не способен к обучению и в возрасте девяти лет не умел ни считать до десяти, ни назвать буквы алфавита. Потому приходилось полагаться на какого-нибудь «фаворита» из числа придворных, который мог бы диктовать политику за счет своего личного влияния на короля. В начале XVII столетия во Франции правили сперва кардинал Ришелье (1624—1642), затем его преемник Мазарини (1643—1661). В Испании Оливарес (1622—1642), а в Англии Бэкингем (1618—1628) исполняли аналогичные роли. Даже высокообразованные правители передоверяли полноту власти первым министрам, как Густав-Адольф Шведский Оксенштерну. Все эти деятели могли, пользуясь своим положением, создавать обширные сети собственной власти, пользуясь коррупцией. Только к концу XVII столетия в ряде стран начали складываться первые варианты министерских систем с передачей определенных правительственных функций группам лиц, пользовавшихся доверием монарха.

Правители Европы предпринимали все эти далеко идущие перемены, фундаментальную смену институтов, рискованные изменения в налогообложении, централизацию власти и борьбу с соседними правителями вовсе не для создания «национальных государств». Они руководствовались стремлением увеличить собственное могущество и славу. Все прочее воспринималось как побочный эффект. Завершением процесса стало образование устойчивых государств и, как следствие — консолидация населения в них в виде наций. Границы в Европе все еще оставались нечеткими и долго оставались предметом споров. Они не отграничивали какие-то «исконные» национальные образования. Восточная граница Франции то и дело менялась вплоть до 1918 года, Бельгия стала искусственным образованием XIX столетия, Ирландия то входила в состав Британии, то становилась независимой, а Бавария предпочла присоединиться не к Австрии, а к Германии (образованной в середине XIX столетия) — лишь в 1871 году. Даже у большинства крестьян почти отсутствовало самосознание связи с государством, в котором они жили. Перепись, проведенная в конце 1870-х годов, показала, что большинство крестьян во Франции не считали себя «французами», и правительству пришлось начать обширную кампанию по созданию «французского самоопределения» и преданности государству.

В целом очень немногие из западноевропейских государств сумели успешно приспособиться к новому устройству мира. В 1500 году в Европе начитывалось более 500 независимых политических единиц, а к 1900 году их осталось около двадцати пяти. Даже крупные независимые государства, такие, как Богемия, Шотландия, Неаполь и Бургундия, исчезли, наряду с множеством мелких княжеств, независимых городов и епископств. Простого рецепта для успеха не существовало. Доступ к богатствам, накопленным за пределами Европы, был важным фактором, но не решающим. Испания и Португалия не стали крепкими государствами и с середины XVII столетия находились в относительном упадке по сравнению с другими европейскими соперниками. Нидерланды могли пользоваться огромным богатством, приносимым торговлей, и хотя эта страна сохранила прочную и отчетливую обособленность, устойчивые государственные институты в ней не развились. В некоторых местах доход с торговли был очень важен. Таможенные сборы с кораблей, проходящих через Зунд, оказались важным подспорьем для развития государства в Дании, а для английской монархии налог на экспорт шерсти в Нидерланды был важнейшим источником доходов. В течение некоторого времени высокоразвитые торговые города-государства, например, на севере Италии, могли расходовать свои богатства на содержание наемников в качестве военной силы. Однако по мере того, как богатство, нажитое торговлей, а также награбленное в Америке, распространилось по Европе, другие государства получили возможность делать то же самое. Ряд государств возник и без этой базы. В Бранденбурге-Пруссии и Московии-России отсутствие прочной коммерческой базы означало лишь то, что в образовании государства большую роль сыграла грубая сила. Сказывалось и географическое положение — оно обеспечило относительную безопасность Англии и Швеции, но Германию сделало ареной беспрерывных войн, особенно в начале XVII столетия, и помешало развитию государственности (самым успешным стал Бранденбург-Пруссия на восточной периферии территории). Для государств до-индустриальной эпохи существенным фактором было наличие стабильной династии более-менее способных правителей. И в этом вопросе Англия стала исключением, поскольку царствующие дома сменялись в ней четыре раза в период между 1600 и 1714 годами не считая гражданской войны и установления республики. Страна пережила эти внутренние трудности благодаря своему изолированному положению, затруднявшему вторжение извне.

По вышеизложенным причинам создание государств в Европе было делом чрезвычайно дорогостоящим. Оно не обходилось без беспрерывных войн по всему континенту, приносивших народам смерть и жестокие страдания. Многие люди и сообщества утратили свою независимость, а с нею — права и привилегии. Дорого обходился этот процесс еще и из-за излишних налогов и конфискаций, необходимых для содержания армий и чиновничьего аппарата, что приводило к усилению внутренних трений. Однако имелись также и преимущества: большая упорядоченность во внутренних делах и установление вразумительной системы законов и правосудия. Так закладывались основания для позднейшего развития европейских государств в XIX столетии — усиления могущества, усмирения внутренних волнений посредством полицейских сил, воинской повинности, которым сопутствовало медленное развитие экономики и социальной справедливости, хотя последней обычно сопротивлялись привилегированные слои.

В более широкой перспективе мировой истории процесс государственного строительства в Европе имел фундаментальное долгосрочное значение. Когда Европа добилась господства над другими частями света, они вынужденно последовали за нею и попали в ту же плавильную печь. Такие государства, как Китай, Япония и Оттоманская империя, должны были перенять характеристики европейских государств (в частности, создать министерства иностранных дел), чтобы продолжать функционировать в мире, созданном Европой.

Когда европейские заморские империи рухнули в середине двадцатого века а за ними последовал распад Советского Союза, на карте мира к концу столетия появилось более сотни государств, организованных по европейской модели, хотя в большинстве из них отсутствовали необходимые инфраструктуры, и это неизбежно делало их изначально слабыми.

<-- Революция в военном деле
Природа кризиса -->

Революция в военном деле

ЧАСТЬ V Мировое равновесие (1500—1750 годы)
Глава 18. Империи, государства и огнестрельное оружие
18.11. Революция в военном деле

Бесконечные династические конфликты по всей Европе, усугубленные нарастающими религиозными разногласиями и подкрепленные воздействием огнестрельного оружия, привели к перевороту в военном деле в пределах Европы. Все еще достаточно примитивные европейские монархии начала XVI столетия вынуждены были учитывать новшества, и это приводило к изменениям в системе государственной власти. Армии конца XV столетия все еще состояли в основном из лучников (способных выпустить до десяти стрел за минуту с вероятностью точного попадания на расстоянии до 200 ярдов — 182,4 метра), кавалерии и копейщиков. Иногда этот набор дополнялся несколькими единицами артиллерии. Развитие последней привело к серьезным изменениям в средствах обороны — стены крепостей стали ниже и толще, при них начали устраивать бастионы и устанавливать артиллерию. По периметру оборонительные сооружения стали протяженнее. Стоимость возведения существенно выросла, однако новые системы защиты были действенными, и захват городов стал очень затруднительным даже при длительных осадах, рытье подземных ходов и наличии многочисленных армий. Поэтому крайне редко какая-нибудь из многих битв становилась решающей. Первым видом пехотного огнестрельного оружия в Европе стала аркебуза, разработанная в начале XVI столетия — для ее перезарядки требовалось несколько минут, а дистанция точного попадания была вдвое меньше, чем у лучников, но она была эффективна, потому что при этом не требовалось длительного обучения солдат стрельбе. Переворот начался только после разработки мушкета в 1550-х годах (впервые его применили испанские солдаты в Италии). Из него можно было пробивать стальной доспех на расстоянии сто ярдов (91,4 м), и древние виды оружия, такие как палаш, алебарда и арбалет, приносившие мало пользы на протяжении предыдущих десятилетий, окончательно исчезли (даже англичане отказались от своих традиционных боевых луков в 1560-х годах). Копейщики были намного менее эффективны, но их оставили, чтобы защищать мушкетеров, поскольку скорострельность у них была низкая. Решение проблемы было найдено в 1590-х годах, когда придумали способ залповой стрельбы, выстраивая мушкетеров длинными рядами. Однако для этого требовалось уже обучение, тренировки и дисциплина, и связность действий разных подразделений. К 1620-м годам шведская армия уже могла выставить шесть рядов мушкетеров, настолько хорошо обученных, что они могли поддерживать непрерывный огонь. Нарезные ружья уже существовали, но их скорострельность была еще ниже, и их использовали только для снайперской стрельбы. К началу XVII столетия появились первые образцы полевой артиллерии — шведы в 1630-х годах применяли до восьмидесяти орудий.

В результате этих технических нововведений численность европейских армий быстро возросла. К концу XV столетия армии Карла VIII в Италии и его испанских противников насчитывали не более 20 000 человек и были ничтожно малы по сравнению с великими армиями династии Сун в Китае за шестьсот лет до того. За столетие испанская армия возросла примерно в десять раз, до 200 000 человек, а к 1630-м годам армия в 150 000 человек считалась нормальной для любого крупного государства. К концу XVII столетия численность французской армии составляла около 400 000 человек, а упадок испанской державы проявился в том, что правительство могло содержать армию не более 50 000 человек. Даже страны среднего звена, такие, как Голландия и Швеция, к концу XVII столетия содержали армии по 100 000 человек и более. Поначалу технические новинки сказались на ситуации в главных конфликтных точках — Италии, Франции, Испании и Нидерландах. Англия, которой вторжение не угрожало, не строила современных фортификаций и содержала намного меньшую армию; в некоторых сражениях во время гражданской войны 1640-х годов, таких, как при Несби, полевая артиллерия не применялась вовсе.

В военно-морском деле также произошли существенные перемены, поскольку за два века после 1450 года научились оснащать пушками парусные суда. К началу XVI столетия огнестрельное оружие на флоте было представлено дульнозарядными бронзовыми пушками, стрелявшими железными ядрами весом в шестьдесят фунтов (27,24 кг). К концу столетия научились строить галеоны, и голландцы в начале XVII столетия первыми построили флот, пригодный для долгосрочных плаваний в океанах; он предназначался для нападения на испанцев. В состав его входили первые фрегаты водоизмещением 300 тонн, снабженные 40 пушками каждый — к середине XVII столетия у голландцев было 157 боевых кораблей. К концу XVII столетия военно-морские флоты основных европейских держав были способны проводить операции в Карибском море, Индийском и Тихом океане, нападать друг на друга на расстоянии тысяч миль от баз. (Более усовершенствованные корабли строили в Азии. В 1590-х годах корейцы создали «судно-черепаху», ранний вариант бронированного корабля, около 100 футов (30,5 м) в длину, с покрытием шестиугольными металлическими пластинами, препятствующими абордажу или пробиванию бортов. На «черепахе» было устроено по двенадцать пушечных портов на каждом борту и 22 люка для мелкого огнестрельного оружия и огнеметов. Именно с помощью таких судов был дан отпор японцам во время вторжения 1590-х годов).

Эти огромные армии и флоты нуждались в серьезном обеспечении. В 1440-х годах французская артиллерия расходовала 20 000 фунтов (около 8 тонн) пороха в год; двести лет спустя ей требовалось 500 000 фунтов (около 200 тонн). Оружие для пехоты нужно было изготавливать в больших мастерских, пришлось увеличить производство железа и металлических изделий. Строились арсеналы и верфи. Людей следовало нанимать путем рекрутского набора, им следовало платить в той или иной форме. Военные расходы стали «съедать» чуть ли не весь доход государств — например, в богатой Оттоманской империи на армию и флот уходило почти две трети доходов правительства. Даже такие страны, как Англия, избежавшие вовлечения в основные европейские войны, могли оказаться на грани банкротства. Война с Шотландией и Францией (длившаяся с перерывами с 1542 по 1550 год) обходилась около 450 000 ф.ст. в год, притом, что доход государства составлял всего 200 000 ф.ст. в год. Финансирование войны обеспечивалось путем продажи монастырских земель, конфискованных Генрихом VIII (две трети их были проданы к 1547 году), увеличения налогов, изъятия денег под видом добровольных займов, конфискации имущества частных лиц; и все равно государственный долг доходил до 500 000 ф. ст. В Испании, которая вынуждена была расплачиваться за политические демарши Габсбургов, ситуация была еще плачевнее. Когда Филипп II вступил на трон в 1556 году, он обнаружил, что весь доход государства на ближайшие пять лет уже разобран на выплату основных ссуд и процентов. Испанская монархия обанкротилась; то же самое повторилось в 1575, 1596, 1607, 1627, 1647 и 1653 годах. Деньги, одалживаемые монархам, по сути, просто конфисковывались — у королей всегда оставалась возможность добыть еще денег, отказавшись выплачивать проценты по уже выданным ссудам, пока не будут даны новые.

В большинстве стран отсутствовали бюрократические структуры для управления и содержания больших армий. Много трудностей создавало и рекрутирование солдат. Как правило, в армию шли те, у кого не оставалось иной альтернативы прямой смерти от голода. Во многих местах администраторам выдавали разнарядку на отправку в армию определенного числа преступников. Поэтому армии представляли собой разнородное сборище недисциплинированного сброда, к тому же состав подразделений постоянно менялся. Образования не распадались в основном из-за боязни упустить свою долю добычи. Уровень дезертирства был высок; в среднем армии теряли ежегодно почти четверть состава за счет болезней, дезертирства и военных потерь. Бывало и хуже: численность испанской армии во Фландрии сократилась с 60 000 человек в июне 1576 года до 11 000 в ноябре. Между 1572 и 1609 годами испанская армия в Нидерландах бунтовала не менее сорока пяти раз. Не способные организовать собственные армии, к началу XVII столетия правительства стали перепоручать это нанятым по контракту специалистам — в период максимально активного ведения войн на европейских территориях в 1630-е годы было задействовано более 400 таких помощников. Некоторые из них, такие, как Валленштейн, содержали целые армии от имени императора и могли основательно обогатиться в случае успеха кампании. Только в Швеции при Густаве-Адольфе существовала система призыва, но это привело к ужасным последствиям в стране. Бюгде, один из приходов в Швеции, был обязан в течение двух десятилетий после 1620 года поставить для армии 230 мужчин. Из них выжили всего пятнадцать человек, и пять из этих вернувшихся домой были калеками — мужское население прихода сократилось наполовину. Жалованье солдатам платили очень скудное, снабжение многочисленных войск было затруднено за счет отвратительного состояния европейских коммуникаций. Расположенный в каком-нибудь городке гарнизон в 3000 человек мог быть многочисленнее жителей самого города, а войско в 30 000 человек превышало население большинства городов в Европе. Проблемы углублялись еще и необходимостью обеспечивать фураж для лошадей, а к тому же за армией следовало огромное число «обозных». В 1646 году в двух баварских полках было 960 солдат, но их сопровождали 416 женщин с детьми и 310 слуг. Провиант поставлялся армиям в виде «платы за защиту» теми селениями, через которые они проходили (быстро сообразив, что это намного эффективнее простого грабежа). В районах самых активных боевых действий поселянам приходилось откупаться от обеих соперничающих армий и мириться с угрозой заболеваний, распространяемых войсками. Жители местностей, прилегающих к основным дорогам, страдали при переходе армий туда и обратно. Оттоманская армия имела четко установленные системы снабжения и пользовалась определенными основными путями при проходе через Анатолию. Но во время кампании 1579 года против Сефевидов ей пришлось избрать новые пути передвижения, поскольку на прежнем маршруте все деревни были оставлены жителями и заброшены.

<-- Восточная Европа
Подъем европейской государственности -->

Восточная Европа

ЧАСТЬ V Мировое равновесие (1500—1750 годы)
Глава 18. Империи, государства и огнестрельное оружие
18.10. Восточная Европа

18.10.1. Польско-Литовское королевство (Речь Посполитая)

О предыдущем периоде истории региона

В начале XVI столетия семейство Ягеллонов, королей Польши и Литвы, поставляло также королей в Венгрию и Богемию. Все вместе они правили примерно третью европейского континента. Хотя это был чисто династический союз на разнородных территориях, семейство, пожалуй, превосходило могуществом своих соперников Габсбургов. После гибели бездетного короля Ласло II в битве при Мохаче против турок в 1526 году Венгрия и Богемия отошли к Габсбургам, хотя Венгрией те почти не управляли до 1680-х годов. Тем не менее, оставаясь королями Польши и Литвы, Ягеллоны все еще правили наибольшим государством Европы. Они были тесно связаны с западной Европой, в основном за счет богатства, извлекаемого из экспорта зерна в Нидерланды через порт Гданьск. Монархия была здесь не менее прочна, чем на западе Европы — она владела примерно шестой частью земель в стране, управляла чиновниками и армией.

То внутреннее ослабление, которое возникло в государстве позднее, в XVIII столетии, и привело к его разделу, вовсе не было неизбежным. Однако внутренние проблемы (как и в большинстве европейских государств того времени), конечно, наличествовали. Союз Польши и Литвы держался только на связи между двумя коронами, и знать в каждой из стран опасалась попасть в подчинение к другой. В 1560-х годах ситуация ухудшилась, поскольку Зигмунд II умирал бездетным, и требовалось избрать ему преемника в условиях внешней угрозы, исходящей от Московии и, в меньшей степени, от Швеции. И все же государство было способно принять решительные меры. В 1569 году сейм (парламент) и сенат Польши совместно с представителями Литвы приняли Люблинскую унию. Она предполагала, что оба эти учреждения вновь встретятся в новой столице (которой стал небольшой городок Варшава) и создадут «общее дело» (Речь Посполиту), с единой валютой и без таможенных застав на внутренних дорогах.

Варшава с XIV века была столицей важнейшего в Польше Мазовецкого княжества и вряд ли по тем временам воспринималась как «небольшой городок» — хотя, конечно, быстрый рост и развитие города начались после описываемых событий. (Прим. перев.)

Относившиеся к Литве земли Украины, включая Полесье, Волынь и Киев, отошли к Польше.

В 1572 году Зигмунд умер, и на следующий год сейм собрался, чтобы избрать преемника династии. Габсбургов отвергли (как и в прошлом), также как и Иоганна III Шведского и Ивана IV, которых подозревали (справедливо) в намерении расчленить королевство. Вместо них был избран Валуа — Генрих, брат французского короля Карла IX. Тем не менее ему, как и всем последующим королям, пришлось принять так называемые «Acta Henriciana», согласно которым монарх обязывался сохранить избирательный принцип, созывать сейм каждые два года, соблюдать религиозную терпимость и получать одобрение сейма при назначении новых налогов, объявлении войны и призыве дворянства на военную службу. Если король нарушал соглашение, дворянство имело право на сопротивление. Эти условия действительно ограничивали власть монарха, но не до такой степени, чтобы государство, не менее могущественное многих других в Европе, не могло развиваться.

Соглашение 1573 года, в том числе и относительно религиозной терпимости, имело немалое значение, поскольку соединенное государство Польши и Литвы включало ряд различных конфессий еще до Реформации и избежало худших эксцессов нетерпимости, поразившей остальную Европу. Четверо из каждых десяти жителей были православными христианами, были лютеране (особенно среди немецкоязычного населения), а также кальвинисты, менониты, анабаптисты и унитарии, не говоря уже о значительном еврейском населении.

Унитарии — левое, рационалистическое крыло протестантизма. Отвергали догмат о Троице, вероучение о грехопадении и таинства, в том числе признаваемые другими протестантами. (Прим. перев.)

К последней четверти XVI столетия католики составляли менее сорока процентов населения, и установить единую религиозную систему было бы затруднительно. Сложность религиозной жизни страны еще усугубилась в 1590-х годах, когда была создана униатская церковь. В ней православные обряды и обычаи (в частности, право духовенства жениться) сочетались с подчинением папе римскому. Цель ее создания была преимущественно политической — ослабить связь православного населения в восточных областях страны с Московией, основным соперником Польско-Литовского государства. Однако значительная часть как католических, так и православных церковников отказалась признать новую конфессию, что лишь углубило религиозные трения.

Эти трения все же не слишком ослабили королевство. В 1575 году Генрих оставил Польшу, которую успел возненавидеть, чтобы стать королем Франции. Его место занял Стефан Баторий, князь Трансильванский, который был единственным не-Габсбургом, не-шведом и немосковитом среди кандидатов при выборах 1573 года. При Батории Польско-Литовское королевство значительно окрепло — доходы короны удвоились, была создана большая, хорошо экипированная армия, Москве был нанесен ряд поражений. Когда Баторий умер в 1586 году, Габсбургов снова отвергли, но не осталось иной альтернативы, кроме Сигизмунда Вазы (наследника шведского трона), который и стал королем Зигмундом III в 1587 году.

Зигмунда более всего интересовало обретение трона Швеции, и он безуспешно попытался сдать польскую корону Габсбургам в 1589 году. Когда по смерти его отца в 1592 году Зигмунду не удалось стать шведским королем, шанс объединения обоих государств был уже упущен, и у Зигмунда не осталось иного выбора, как сосредоточиться на собственном королевстве. Он был ярым католиком (одна из причин, по которой его не приняли в Швеции), но старался избегать вовлечения в Тридцатилетнюю войну (были только конфликты со Швецией из-за сфер влияния на Балтике). Когда он умер в 1632 году, ему наследовал сын, Владислав IV, а за ним правил его брат, начиная с 1648 года. Несмотря на сохранение формально выборной системы, Польша после 1587 года стала таким же династическим государством, как и вся остальная Европа.

18.10.2 Московия

Более раннюю историю Московии

В восточной части континента к концу XV столетия важнейшим событием стала энергичная экспансия Московского государства. При Иване III (1462-1505) и Василии III (1505-1533) территория, подчиненная Москве, утроилась. Поначалу в нее были включены области, соседствующие непосредственно с Москвой — Ярославль и Ростов, затем Новгород в 1478 году, Тверь в 1485 году и Псков в 1510 году; последнее независимое русское княжество, Рязань, было взято в 1520 году. Экспансия была также направлена отчасти на запад, против Литвы — в 1494 году была захвачена Вязьма, — однако продвинуться дальше при противодействии более сильного соседа не удавалось, и в 1522 году мирный договор очертил западную границу Московии вплоть до конца столетия. С 1489 года правители Московии назывались царями, и тогда же, в 1490-х годах, они приняли герб с двуглавым орлом в подражание Габсбургам.

Двуглавый орел был родовым знаком последней византийской династии Палеологов (1261—1453) и гербом Софьи Палеолог, супруги великого князя Ивана III. Считается, что Россия «одолжила» этот герб по праву преемственности, объявленному после падения Константинополя в XV веке, он изображен на печати Ивана III 1497 года. Изображение этого орла также сохранилось в геральдике многих балканских стран. Однако на Русь такой орел попал раньше — его можно встретить на Златых вратах Рождественского собора в Суздале (XIII век), в середине XV века он появляется на монетах Тверского княжества, а также на печати тверского князя Михаила Борисовича, правившего в 1461-1486 годах. Орел с печати Ивана III имеет другую форму, нежели Габсбургский (больше перьев, они не торчат верх, на хвосте — прямые, а не завитые), и практически идентичен орлу, изображенному на современных российских монетах. (Прим. ред.)

Несмотря на эти претензии высокого статуса, правители Московии были лишь незначительными монархами, правящими отсталой страной на краю европейского мира. Правительство все еще опиралось на систему семейных отношений, чиновников было мало, письменной документации не существовало. Контроль над обширными землями при очень плохих коммуникациях был неизбежно слабым. Внутреннее единство было непрочным — например, Новгород сохранил собственную монету. Местные администраторы, присылаемые из Москвы, создавали собственные сферы влияния, и уровень коррупции был высок.

Основой укрепления государства стало создание армии, контролируемой монархом и снабженной огнестрельным оружием. Впервые это оружие применили в конце XV столетия; для надзора за его изготовлением были приглашены итальянские оружейники. Однако темпы развития были низкими, никаких фундаментальных изменений не произошло до середины XVI столетия.

Самым выдающимся правителем Московии в XVI столетии был Иван IV (1533—1584), известный также как «Грозный». Он сыграл важнейшую роль в создании центра более развитого государства и в дальнейшей экспансии Москвы, но он же в значительной степени стал виновником внутреннего распада страны в конце столетия.

Иван IV страдал от тяжелого заболевания позвоночника, и для того, чтобы избавиться от боли, много пил и принимал другие средства, лишь усилившие его врожденные параноидальные склонности. Он унаследовал трон еще ребенком, но венчался на царство (став первым в своем роду, кто прошел обряд коронации) только в 1547 году, после периода жестоких распрей между различными группами бояр. Растущая мощь государства была продемонстрирована в 1550 году, когда были организованы первые регулярные подразделения мушкетеров («стрельцов»), состоящие на жалованье у центрального правительства. Пока территориальную экспансию на запад блокировала Литва, Москва обратила внимание на юг, в сторону своего ближайшего соседа, Казанского ханства. Даже после того, как завоеванные когда-то монголами территории были заново переделены, отношения Московии с ханством оставались тесными — оно контролировало основной торговый путь на юг (важный источник поставки рабов Оттоманской империи), и в периоды упадка Москва продолжала платить дань, хотя и предпочитала называть ее «дарами».

Казанское ханство располагалось на восток от Москвы и не имело никакого отношения к пути в Османскую империю — здесь автор путает его с Крымским ханством (зависимым от турок). Волга, вопреки мнению автора, впадает не в Черное, а в Каспийское море. (Прим. ред.)

Военные действия длились с перерывами на протяжении 1540-х годов, затем Иван Грозный провел решающую кампанию, и в 1552 году Казань была захвачена. Это привело к резкому изменению баланса сил и стало первым успехом бывшей Руси против ее завоевателей XIII столетия. Московия теперь взяла под контроль торговый путь по Волге в Черное море; завоевание Казани открыло возможность дальнейшей экспансии на восток. Тем не менее военная мощь Московии была все еще достаточно ограничена, и от планов нападения на намного более сильное Крымское ханство пришлось отказаться. Вместо этого в 1558 году Иван Грозный обратился на запад, чтобы напасть на Ливонию, последнюю территорию Тевтонского ордена; однако в этом направлении ему препятствовали соперничающие с Московией державы — Речь Посполитая, Дания и Швеция. Война продолжалась, но никаких особых выгод не принесла и завершилась перемирием с прибалтийскими государствами в начале 1580-х годов.

Расходы на эту войну стали одной из основных причин нарастания внутренних проблем в Московском государстве. Еще важнее был избранный Иваном политический курс. Он сталкивался с растущей оппозицией внутри собственной семьи, а также со стороны знатнейших семейств, бояр, которые входили в государственный совет, и все возрастающего числа изгнанников, укрывшихся в Литве. В ответ на это в 1564—1565 годах была организована опричнина — независимая административная система, находившаяся под непосредственным надзором царя и управлявшая большими областями страны, в то время как боярский совет (номинально ответственный перед царем Иваном) управлял всем остальным.

Точная цель создания опричнины остается неясной — возможно, это был своеобразный способ уменьшить влияние основных представителей знати, отражавший личную паранойю Ивана. Опричники, новая элита, обязаны были хранить верность царю и помогали исполнять его волю, хотя она становилась все более невразумительной: действительных и мнимых врагов ссылали и казнили целыми семьями, повинуясь лишь капризам Ивана. С 1567 года пытки и казни участились по мере того, как росло число реальных и воображаемых заговоров. В 1570 году массовая кампания устрашения была проведена в Новгороде. По официальным данным было убито около 2000 человек; на практике общее число жертв было намного выше, город был почти опустошен и разграблен. В 1572 году опричнина была упразднена, но созданная ею атмосфера осталась. Задолго до смерти царя Ивана в 1584 году Московия начала распадаться изнутри.

Карта 57. Расширение Московского государства

1 — Московские владения на 1147 год; 

2 — территории, присоединенные к Москве при Иване III (на 1462 год); 

3 — территориальные приобретения после Ивана III

<-- Европа: династический конфликт
Революция в военном деле -->

Европа: династический конфликт

ЧАСТЬ V Мировое равновесие (1500—1750 годы)
Глава 18. Империи, государства и огнестрельное оружие
18.9. Европа: династический конфликт

Растущие религиозные разногласия в Европе XVI столетия служили еще большему раздуванию давних династических конфликтов. В результате Европа стала в XVI столетии самым нестабильным регионом Евразии, где постоянные войны и высокий уровень религиозной нетерпимости и преследований резко контрастировал с относительной стабильностью и миром в великих империях — Оттоманской и Мин. Политика Европы характеризовалась не национальными, а династическими интересами правящих и аристократических семейств, стремившихся достичь порой весьма туманных целей многовековой давности. В этом отношении Европа XVI столетия не отличалась от четырнадцатого и XV, со всеми этими конфликтами между Габсбургами, Люксембургами и Виттельсбахами за титул императора или притязаниями англичан на французский трон в 1330-х годах, которые привели к Столетней войне. Как и в других доиндустриальных державах, надежное наследование было чрезвычайно важно для успеха династии. Османский султан мог убить всех своих братьев, чтобы оставить за собой титул, а Филипп II Испанский намеревался убить своего умалишенного сына дона Карлоса. В Англии нужда в мужчине-наследнике определяла все матримониальные демарши Генриха VIII, а его дочери Елизавете пришлось казнить свою соперницу Марию Шотландскую ради сохранения трона.

В 1494 году французский король Карл VIII решил напомнить о претензиях двухсотлетней давности Анжуйской династии на трон Неаполя в противовес Арагонскому королевскому дому. Для этого требовалось пройти более 400 миль по враждебной территории — это не имело никакого стратегического смысла и не удивительно, что закончилось провалом. В 1499 году герцог Орлеанский стал королем Людовиком XII и добавил другую династическую претензию — на герцогство Миланское. Все эти заявки французской монархии наталкивались на встречные заявки (а иногда и на реальные владения) Габсбургов. Расширение территории, подвластной этому семейству, достигло своего пика при императоре Карле V и было результатом ряда династических совпадений и браков. Бургундия и Нидерланды достались Габсбургам в 1477 году. Важнейшим событием стал брак Филиппа, сына Максимилиана I (который также был императором с 1508 по 1519) с Хуаной, дочерью Фердинанда и Изабеллы, повелителей Кастилии, Арагона, Неаполя и Сицилии. При Хуане все эти разнообразные королевства впервые объединились, но она была безумна, и от ее имени правил сын Карл. После смерти Филиппа он также получил Бургундию и Нидерланды, а в 1519 году, посредством щедрого подкупа, финансированного германскими банкирами Фуггерами, добился императорского титула. В 1526 году ему достались старые владения Габсбургов в Богемии и усеченное королевство Венгрия. Таким образом, владения Карла V представляли собой беспорядочный и разбросанный набор территорий, которые объединяло лишь то, что ими правил один человек. Тем не менее, развивающаяся французская монархия вынуждена была наблюдать за тем, как Габсбурги постепенно зажимают ее со всех сторон; они также противились ее династическим посягательствам в Италии. Германские князья, как и в прошлом, обычно сопротивлялись любым попыткам императора и папы контролировать их. (Папство владело собственными обширными территориями в центре Италии.) Потому растущее влияние Габсбургов вызывало у них подозрения. Проблема заключалась в том, что Габсбурги были самыми главными сторонниками католического дела, и это религиозное измерение лежало в основе почти всей их политики — в Германии 1540-х годов, во время восстания голландцев после 1566 года, и даже при отправке Великой Армады против Англии в 1588 году. На протяжении полутораста лет после 1500 года европейская история вращалась вокруг попыток Габсбургов добиться господства над большей частью континента и того сопротивления, которое они вызвали. Только после заключения Пиренейского договора в 1659 году Габсбурги и испанская монархия окончательно признали, что эта задача невыполнима.

Первый этап конфликта в начале XVI столетия касался соперничества французской короны и Габсбургов из-за земель в Италии. Это был период бесконечных войн, вторжений с обеих сторон, огромных потерь, усиливающегося разорения; малые государства полуострова то и дело заключали различные союзы между собой, а решительной победы не одерживал никто. Карл V, казалось бы, достиг успеха в битве при Павии в 1525 году, когда Франциск I, король Франции, попал в плен. Ценой его освобождения стал через год Мадридский договор, когда Франциска вынудили отказаться от претензий французского королевского дома на Неаполь, Милан и Геную. Впоследствии папа снисходительно освободил Франциска от этих обязательств, так что тот смог создать союз против Габсбургов. Это привело в 1527 году к разграблению Рима имперскими войсками под командованием Карла. Потом последовало длительное затишье — ситуация была патовая. Развязка наступила лишь после того, как и Франциск, и Карл сошли со сцены. Договор в Като-Камбрези в 1559 году стал завершением первого этапа борьбы. После шестидесяти пяти лет конфликта французский королевский дом не владел в Италии ничем, кроме незначительного маркизата Салюццо, хотя на его восточной границе и находились Мец, Туль и Верден.

Карта 56. Габсбургское наследство Карла V

Помимо конфликта с французской монархией, у Габсбургов было еще много проблем. Они считали одной из главнейших своих задач, будучи императорами, действовать в качестве защитников христианства от превосходящих сил Оттоманской империи на Средиземном море. Точно так же они считали себя обязанными защищать католицизм от лютеранства в Германии. В конце 1540-х годов, Карл V, одержав победу в битве под Мюльбергом против протестантской лиги Шмалькальдена, казалось, вот-вот положит конец расколу церкви. Однако затем он потерял поддержку ряда князей (отчасти поддавшихся французскому влиянию) и к 1552 году отказался от мысли силой добиться религиозного единения. Аугсбургский мирный договор 1555 года оговаривал условие, что религию будет выбирать светский правитель, и отражал тот факт, что императоры веками страдали от недостатка реальной власти по сравнению с германскими князьями. И Германия действительно обрела религиозный мир на полстолетия, хотя дело облегчалось тем, что не потребовалось заключать соглашение с экстремистски настроенными кальвинистами. К середине 1550-х годов Габсбурги стояли на краю банкротства (что и случилось в 1557 году). Несмотря на то, что они контролировали почти четверть населения Европы, включая богатейшие ее области (особенно Нидерланды), и имели доступ к богатствам Америки, им не удалось выработать и внедрить эффективные методы управления такими большими и неоднородными территориями. Для династической империи доиндустриального периода с неразвитой инфраструктурой эта задача была неподъемной. В 1555 году Карл V отрекся от престола. Подобно многим другим наследственным монархам, он разделил территорию, которой правил. Императорский титул он отдал брату Фердинанду I (1555—1564), а в Испании власть перешла к его сыну Филиппу II (1556—1598). С тех пор Габсбурги продолжали существовать в виде двух ветвей, с отдельными правителями в Вене и Мадриде.

В то же время французская монархия была близка к краху после смерти Генриха II в 1559 году, которому наследовал пятнадцатилетний Франциск II. Монархия распадалась на враждующие группировки аристократических и королевских домов, несмотря на сильное влияние Екатерины Медичи; сказывалась также религиозная рознь. Наварра была протестантской, партия Гизов — католической, Монморанси, не изменяя католичеству, перешли на другую сторону конфликта. За вторую половину XVI столетия прошло восемь гражданских войн, и французское государство почти распалось. Многие проблемы были порождены возрастающим влиянием кальвинизма. Католики опасались, что те захватят власть так же, как это случилось в Шотландии в 1559 году, когда Мари де Гиз, которая являлась регентшей при своей дочери Марии, была отстранена от власти. В 1560 году был разоблачен «Амбуазский заговор», целью которого было убийство герцога де Гиза, похищение юного короля и захват власти. В 1572 году католики сами нанесли удар, уничтожив во время «Варфоломеевской ночи» около 2000 протестантов в Париже.

Согласно новейшим сведениям, из чуть более двух тысяч погибших в Варфоломеевскую ночь лишь примерно четверть, если не меньше, были собственно гугенотами. Остальные, будучи католиками, стали жертвой сведения личных счетов и откровенного грабежа. (Прим. перев.)

Конфликт продолжался до 1591 года, когда Генрих Наваррский, первоначально протестант, стал королем и утвердил католицизм в качестве государственной религии. В 1598 году Нантский эдикт гарантировал терпимое отношение к христианам других толков. Привело это к тому, что Генрих был убит иезуитом в 1610 году именно за то, что был терпимым — а значит, не был настоящим католиком.

Внутренние французские распри дали Габсбургам большую свободу действий, однако они так и не сумели справиться с восстанием в Нидерландах в конце 1580-х — начале 1590-х годов. Казалось, что они сумеют достичь своих целей, когда Великая армада была отправлена против Англии и Нидерландов, а затем испанская армия пошла на Париж. Однако положение резко ухудшилось, и в 1598 году Габсбурги были вынуждены заключить мир с Францией, в 1604 году с Англией, а также длительное перемирие с голландцами в 1609 году.

Следующая серьезная военная эпопея в Европе началась в 1618 году с того, что протестантские области Богемии восстали против своего католического повелителя, Габсбурга, Фердинанда II (в 1619—1637 годах — императора). Поначалу Габсбург успешно справлялся с ними, но возникло внешнее вмешательство — голландцы вступили в войну в 1621 году, после истечения срока перемирия с Испанией, датское королевство — в 1626 году. Тем не менее к концу 1620-х годов казалось, что имперская армия под командованием Валленштейна одержит окончательную победу. Это побудило другие государства попытаться остановить Габсбурга, и в 1630 году за дело взялся шведский король Густав-Адольф. Прямое вмешательство испанцев в 1634 году, как нетрудно было предсказать, привело к вторжению французов годом позже. Нападение испанцев на Францию провалилось, а восстания в Португалии и Каталонии в 1640-х годах еще более ослабили позиции Габсбургов. Обе стороны уже близки были к полному истощению сил, и начались поиски соглашений, которые были бы приемлемы для всех. Война закончилась как-то странно сперва был заключен испанско-голландский мир в 1648 году (что лишило французов важного союзника), потом общее соглашение в Германии (Вестфальский мир). Теперь борьба свелась к чисто французско-испанскому соперничеству, пока не был заключен мир в 1659 году, по которому французы получили Артуа и Руссильон. Габсбургам не удалось навязать свое господство западной Европе. На самом деле эта задача была невыполнима, если учесть, как разнообразны были территории, которыми они правили, привилегии и права, на которых настаивала каждая территория, и насколько сложны стратегические задачи, стоявшие перед Габсбургами. Максимальная тяжесть выпала на долю Кастилии, которая не имела прочной коммерческой и сельскохозяйственной базы для поддержки серьезных начинаний. К концу XVII столетия Испания начала клониться к упадку в экономической, социальной и политической сферах.

<-- Европа: Религиозные разногласия
Восточная Европа -->

Европа: Религиозные разногласия

ЧАСТЬ V Мировое равновесие (1500—1750 годы)
Глава 18. Империи, государства и огнестрельное оружие
18.8. Европа: Религиозные разногласия

В XVI столетии и отчасти в следующем Европе предстояло пережить религиозные распри неслыханного ранее масштаба. Пятьсот лет прошло с тех пор как разделились западная и восточная церкви, но теперь раскол настиг западную церковь, и религиозная нетерпимость и преследования достигли нового уровня. Хотя XVI столетие было отмечено подъемом протестантизма (понятие, объединяющее ряд различных верований), в большинстве стран западной и центральной Европы это был период укрепления власти церкви, сопровождавшийся усиленным и достаточно успешным принуждением верить в то, во что велено.

Требования реформировать церковь не были изобретением начала XVI столетия. Английский клирик Джон Уиклиф, умерший в 1384 году, отвергал идею пресуществления, требовал позволения клирикам жениться и перевести Библию на народный язык, а также высказывался в пользу идеи предопределения. Чешский священник Ян Гус уличал церковь в продажности и в обычае причащать вином только священников. Ему дали имперскую охранную грамоту, чтобы он явился на Собор в Констанце и изложил свои взгляды, но как только он попал в руки церковных властей, его схватили, осудили и сожгли как еретика в 1415 году. Поэтому очень важен вопрос: почему же «реформация» произошла только в начале XVI столетия? Состояние церкви было, пожалуй, не хуже в то время, чем в предыдущие века. Кроме того, маловероятно, чтобы Возрождение заметно повлияло на ход событий (хотя такое мнение высказывалось неоднократно). Приведем в пример двух виднейших защитников прежних обычаев: и Эразм Роттердамский, и сэр Томас Мор были знаменитыми «гуманистами», глубоко воспринявшими идеи Возрождения. Книгопечатание, несомненно, способствовало более быстрому распространению идей, но само по себе это техническое новшество не порождало ни религиозных переворотов, ни новых идей.

Первоначально протест Мартина Лютера был вызван возобновлением продаж индульгенций (отпущения совершённых грехов) с разрешения папы в 1517 году для того, чтобы окупить расходы на перестройку собора св. Петра. Затем Лютер разработал свои идеи и изложил в 95 тезисах (хотя, вероятнее всего, к дверям церкви их не прибивал) созданную им доктрину оправдания верой. Ему наверняка не удалось бы выжить, если бы не поддержка некоторых мелких германских князей, в частности, Фридриха Саксонского, обладавших значительной свободой действий в пределах империи. В 1520 году Лютер отказался отречься и опубликовал воззвания «К христианскому дворянству немецкой нации» и «О свободе христианина», на следующий год он получил имперскую охранную грамоту от Карла V, чтобы приехать на собор в Вормс. Лютеру повезло больше, чем Яну Гусу — эта грамота действительно защитила его, хотя он и был осужден как еретик.

Лютер не был единственным критиком церкви. В трех других городах имелись свои лидеры, сыгравшие ключевую роль в установлении протестантизма как институционной и политической альтернативы католицизму. Трудность заключалась в том, что они не могли договориться между собою о принципах своего вероучения, что привело к рыхлости идей и несогласованности противодействия существующей церкви. В Цюрихе Ульрих Цвингли пришел к своим выводам независимо от Лютера и оказал намного большее воздействие на будущее развитие протестантизма. Он выработал собственный вариант идеи оправдания верой, отверг принцип пресуществления (чего Лютер не сделал) и ужесточил понятие предопределения. Для Цвингли это было высшим проявлением господства Бога. Однако утверждение, что неким «избранным» заранее назначено быть спасенными, в то время как все прочие осуждены, многим, в том числе и Лютеру, казалось противоречащим самой сути идей христианства. Хотя в теоретических вопросах Цвингли и Лютер не сошлись, они оба сохранили уважение к светским властям и нежелание радикальных перемен. В Страсбурге возникло хорошо организованное и успешное протестантское движение под руководством Мартина Буцера, который, однако, мало повлиял на дальнейшее развитие новой религии. Ради сохранения единства он обычно следовал за идеями Лютера, хотя его личные верования были ближе к идеям Цвингли. Поэтому «буцеризм» не сформировался. Вместо этого в Женеве объявился Жан Кальвин. Он достиг в этом городе меньшего, чем Буцер в Страсбурге, но дал свое имя движению, сотворил миф о роли реформированной религии в Женеве, утвердил новый тип христианства и сделал раскол западной церкви необратимым. Окончательный вариант своих идей он изложил в сочинении «Наставление в христианской вере» в 1559 году; позднее эти идеи были адаптированы и развиты его последователями, особенно во Франции, Шотландии и Нидерландах. Кальвин разработал идею Цвингли о предопределении, доказывая, что избранные были назначены Богом еще до сотворения человека. О своей избранности они должны узнать, ощутив призвание, испытав на себе преследования и почувствовав отвращение к миру. Учение Кальвина покоилось на ужасающей уверенности его в своей правоте, что неизбежно привело к намного большей нетерпимости, чем было свойственно католической церкви и лютеранству, к предельному пуританству и жесткой регуляции всех аспектов жизни. Кальвин выражался так: «То, что я говорю, настолько очевидная истина, что никто не может отвергать моих слов, не отвергая Слова Божьего».

В течение нескольких десятилетий влияние протестантизма было ограниченным. Он почти не повлиял на сельские местности, где сохранялись традиционные верования (зачастую не имевшие ничего общего с христианством). Наибольшего успеха движение достигло в городах, хотя Кальвина изгнали из Женевы в 1538 году, а Буцера из Страсбурга в 1549 году. Новые верования существовали в узком кругу восторженных последователей, убежденных в своей праведности и справедливости. На протяжении XVI столетия в Вюртемберге из общего числа 511 «реформированных» пасторов более двух третей были сыновьями пасторов. Даже в Нидерландах, где кальвинизм оказал сильное влияние, в 1580-х годах менее одного из десяти жителей принадлежали к реформированной церкви. Главная сила протестантизма заключалась не в вероучении, а в той политической поддержке, которую он мог обеспечить. Лютеранство выжило, потому что его поддержали правители Саксонии, Гессена и Вюртемберга, чей союз был официально провозглашен на соборе в Шпейере в 1529 году. Этим правителям приходилось уравновешивать риск, вызванный противодействием императору (чья власть была ограничена) и папству, с весьма очевидной выгодой присвоения церковного имущества (особенно монастырей) для существенного увеличения собственного богатства и влияния. Англия нашла свое, уникальное решение. В 1521 году Генрих VIII получил от папы звание «Защитника веры» за то, что отстаивал семь таинств от нападок Лютера. Когда же папа отказался дать ему развод с первой женой, Катериной Арагонской, Генрих ввел государственный надзор за церковью, отменил обращения к Риму и создал «Английскую церковь». Она вовсе не была «реформированной», и Генрих остался католиком, только стал раскольником. Однако позднее, в 1530-х годах контроль над церковными делами и роспуск монастырей принесли монархии и ее сторонникам огромное богатство (которое вскоре было разбазарено). Протестантские идеи просочились и в английскую церковь, однако экстремистские взгляды кальвинистов не стали господствующими.

Карта 55. Европейский религиозный раскол в середине XVI столетия:

1) Лютеране

2) Англикане

3) Контроль или влияние кальвинистов

4) Анабаптисты

5) Католики

Как в Англии, так и повсюду в Европе верования подданных определялись желаниями правителей. Протестантизм был введен монаршим декретом в Дании, и примерно те же происходили в Швеции и Норвегии. Кальвинизм также зависел от государственной поддержки, как было в германских княжествах и Венгрии. Только во Франции и Нидерландах кальвинизм стал орудием сопротивления властям, где вскоре обрел поддержку нового режима, сразу с началом восстания против Испании. Превратности верований и роль правителей в Европе XVI столетия хорошо иллюстрируются событиями в пфальцграфстве Рейнском. Эта область перешла от католицизма к лютеранству в 1544 году, к кальвинизму в 1559 году, вновь к лютеранству в 1576 году и еще раз к кальвинизму в 1583 году. Для Европы был типичен именно такой «конфессиональный абсолютизм» — определение религиозных верований светскими правителями, а не путем индивидуального обращения. В итоге протестантизм достиг пика влияния в 1590-х годах, когда около половины населения Европы стало теоретически сторонниками новой веры. К середине XVII столетия эта доля упала до одной пятой, по мере того как католицизм восстанавливал свои позиции во владениях Габсбургов, в Баварии и Франции. А сам протестантизм в это время испытывал жестокий раскол.

Католическое возрождение часто называют «контрреформацией», хотя на практике это была преимущественно внутренняя реформа, основанная на ряде более ранних постановлений. Правда, она породила уровень нетерпимости, сравнимый с уровнем самых крайних протестантов. Процесс восстановления проходил под сильным испанским влиянием, хотя между Габсбургами и испанскими монархами с одной стороны и папством с другой не было гармонии интересов. Одним из важнейших постановлений стало создание ордена иезуитов, чьей основной целью было обращение неверных, обучение и искоренение ереси. Они сильно отличались от прежних монашеских орденов, чьи интересы были обращены внутрь, к духовной жизни индивидуума и монашеской общины. Новый орден был признан папой в 1540 году отчасти потому, что полностью поддерживал папство. Иезуиты стали также носителями растущего католического пуританизма, который обрел полное господство в Испании. Именно в Испании «Священная служба» (инквизиция), которая прежде была направлена против мусульман и евреев, обратилась к более широкому преследованию всех некатолических элементов. Поначалу она занималась странными сектами вроде иллюминатов или эразмианцев, но с 1550-х годов сосредоточилась на протестантах. В 1542 году была восстановлена римская инквизиция, первоначально введенная в тринадцатом столетии. Массовые сожжения и ауто-да-фе («акты веры») прошли в Португалии в 1547 году, в Америке — первый раз в Лиме в 1570 году, через год в Мехико. Между 1550 и 1800 годами инквизиция провела около 150 000 процессов и приговорила к смерти около 3000 человек. Еще важнее был страх, порождаемый этими актами и другими наказаниями — пытками, тюремным заключением (за счет осужденного), конфискацией имущества, публичным унижением и вечным позором. В последнем случае после смерти кающегося особая одежда, которую «виновный» обязан был всегда носить на людях, выставлялась в местной церкви, а когда она истлевала, родственники покойного должны были приобрести и выставить новую.

В одном из пособий для инквизиторов за 1578 год мы читаем: «Конечной целью суда и осуждения на смерть является не спасение души обвиняемого, но поддержание общественного порядка и устрашение людей». Соответственно, здесь вера навязывалась столь же жестко, как и в любом кальвинистском государстве, что действительно обеспечило сохранение особой принадлежности Испании, Португалии и Италии к католичеству и преобладание этой конфессии во Франции. В ходе процесса было заново утверждено католическое вероучение. Тридентский собор (собиравшийся с перерывами между 1543 и 1563 годами) не представлял собой угрозы папской власти, как бывало в начале XV столетия, однако он был одним из звеньев более общего процесса реформирования папства, попыток справиться с чрезвычайно высоким уровнем коррупции, характерным для конца XV и начала XVI веков.

Тридентский собор — XIX Вселенский собор (по счёту католической церкви), открылся 13 декабря 1545 года в городе Тренто (по-латыни Tridentum) в Италии по инициативе папы Павла III и закрылся там же 4 декабря 1563 года; это был один из важнейших соборов в истории католической церкви, так как он собрался для того, чтобы дать ответ реформационному движению. На соборе, помимо прочего, произошло подтверждение Никейского символа веры, латинского перевода Библии, принятие в Библию второканонических книг и утверждение Тридентского катехизиса. Всего было принято 16 догматических постановлений, покрывших большую часть католической доктрины. На первой сессии присутствовало 34 участника с правом голоса, а на двадцать пятой и последней — 215. Были также приглашены протестантские богословы, но они отказались принять участие в дебатах. (Прим. перев.)

Собор выработал четкий символ веры; по сути, он был всего лишь новым выражением прежнего учения, но этого-то протестантизм добиться и не смог.

Религиозные распри и нетерпимость в Европе не ограничивались католическо-протестантским расколом. Евреи были изгнаны из многих областей, как католических, так и протестантских — из Испании (1492), Португалии (1497), Саксонии (1537), Брауншвейга (1543), Ганновера и Люнебурга (1553), из папской области (1569), Бранденбурга (1573), из пфальцграфства Рейнского (1575) и Силезии (1582). В Венеции было официально устроено гетто. В 1530-х годах по приказу Цвингли было произведено первое убийство за свои убеждения одного протестанта другими. И католики, и протестанты были равно враждебны так называемым «анабаптистам». Те не являлись организованным объединением с устойчивым набором верований, и это название применялось их оппонентами почти ко всякой группе, противостоящей религиозным организациям; часто это слово служило синонимом «еретика». Как правило, эти группы отстаивали право на личное восприятие религиозных истин, против навязывания веры государством, и часто высказывались также против существующего общественного порядка. Возникновение подобных групп служит отличным примером того, что происходит, когда подрывается устоявшаяся религиозная система — многие не видели причин останавливаться там, где остановился Лютер, или принимать жесткие требования кальвинизма. Протестанты стали преследовать анабаптистов после событий в Мюнстере в 1534—1535 годах. Анабаптисты захватили власть над городским советом в 1534 году и под руководством Яна Лейденского начали внедрять свои религиозные и социальные идеи нового общественного устройства, включая полигамию. Поддержки у них не было, и Филипп Гессенский, протестантский князь и сифилитик, захватил город. Этому Филиппу Лютер незадолго перед тем из политических соображений дал разрешение на двоеженство. Яна и других предводителей заключили в железные клетки на площади перед собором. Им вырвали языки раскаленными щипцами, а потом замучили до смерти.

Устоявшиеся религии и государства испытали также трудности борьбы с народными суевериями. Даже образованная прослойка общества не видела разницы между «наукой» и «магией» вплоть до XVIII столетия, как можно видеть из биографий таких людей, как Кеплер (предсказатель) и Ньютон. Герметические идеи оказали сильное влияние даже на папство. Народные верования представляли собой сложную смесь христианства (как правило, понятого лишь частично) и других идей, исходящих из того, что «магия» пронизывает все сферы жизни. Однако только в сочетании с чисто христианским понятием дьявола они позволили сконструировать новый вид преступления — «колдовство». Впервые его взяли на вооружение доминиканцы-инквизиторы в 1480-х годах, но впоследствии им пользовались и католики, и протестанты. Кальвин выразился так: «Бог настоятельно велит нам предавать смерти всех ведьм и колдуний, и сей закон Бога есть всеобщий закон». Жан Боден, один из крупнейших законоведов XVI столетия, призывал сжигать не только всех ведьм, но также тех, кто не верил, что ведьмы представляют большую угрозу миру. Образованные люди были вполне уверены, что ведьм существует огромное количество. Анри Богэ, старательно изучавший «демонологию», пришел к выводу, что по всей Европе насчитывается 1 800 000 ведьм, которые объединены хорошо организованным заговором против христианской религии и общества. Магические обряды, несомненно, практиковались на всех уровнях европейского общества, но вот вопрос о «поклонении дьяволу» намного более проблематичен — о его существовании нет никаких свидетельства, кроме признаний, полученных под пыткой.

Таким образом, идея «колдовства» засела в сознании тех, кто верил в этот обширный заговор, произносил обвинения и преследовал несчастных. Обвинения выбирались из стандартного набора — договор с дьяволом (иногда включающий блуд) и ответственность за все плохое, что случалось в обществе. В результате чудовищная волна нетерпимости и гонений прокатилась по Европе. За триста лет после 1450 более 100000 человек (в основном женщины) подверглись преследованиям за колдовство, магию и поклонение дьяволу. Около 60000 из них были казнены, обычно на костре. Почти половина всех случаев приходилась на Германию, пик преследований наступил в конце XVI — начале XVII веков. Охота за ведьмами обычно сосредотачивалась в кратких периодах лихорадочной активности и массовой истерии, когда народ, церковь и светские власти выискивали тех, кто по их убеждению был причастен к этому обширному заговору против них и общества. Ведьм обычно сжигали группами, по двадцать и более, но иногда преследования приобретали еще большую интенсивность. В Айхштатте за один год сожгли живьем 274 человек, а в Кведлинбурге в 1589 году сожгли 133 человек за один день. Во второй половине XVII столетия охота на ведьм и преследования прекратились, хотя по каким причинам, неясно.

<-- Европа: реальность и «Ренессанс»
Европа: династический конфликт -->

Европа: реальность и «Ренессанс»

ЧАСТЬ V Мировое равновесие (1500—1750 годы)
Глава 18. Империи, государства и огнестрельное оружие
18.7. Европа: реальность и «Ренессанс»

18.7.1. Реальность

В 1500 году население Европы достигло того же уровня, что в 1300 году (около 80 миллионов), и последствия катастроф четырнадцатого столетия (особенно голода и эпидемии чумы) были в целом устранены. За XVI век оно выросло почти на четверть и к 1600 году достигло 100 миллионов (что все еще составляло лишь около 60 процентов населения Китая). Главная проблема заключалась в том, что производительность сельского хозяйства почти не увеличивалась, не внедрялись новые методы и культуры. Подъем численности населения на протяжении XV столетия был в основном обусловлен распашкой земель, заброшенных в середине XIV века.

Уже в начале XVI столетия свободной земли для обеспечения дальнейшего прокорма все возрастающего населения почти не осталось. Поэтому с 1550-х годов начало возрастать число обнищавших крестьян и безземельных работников, наличие которых приводило к понижению заработной платы. К 1600 году покупательная способность мужчин-рабочих была примерно вдвое ниже, чем в 1550 году, и это понижение почти не зависело от инфляции, вызванной притоком американского золота и серебра (как мы видели выше, булыиая часть его отправлялась в Индию и Китай). Положение подавляющего большинства населения еще усугублялось за счет все возрастающей требовательности землевладельцев. Кроме того, на протяжении XVI столетия государственные налоги в большинстве стран Европы существенно возросли. Лишь в нескольких выходящих из ряда вон районов, таких как Нидерланды, окрестности Лондона и ряд городов в северной Италии, растущая коммерциализация, поставки сельскохозяйственных продуктов городскому населению и рост капиталовложений обеспечили крестьянам более прочные позиции.

Примерно до 1550-х годов промышленность развивалась благодаря тому, что рост населения привел к увеличению спроса, государство увеличило затраты на военное снаряжение и стоимость перевозок упала. После 1550-х годов в производстве начался спад, за немногими исключениями, такими, как Нидерланды и Англия (торговля шерстью). Промышленное производство все еще сильно зависело от сельского хозяйства и его продукции и осуществлялось, как и во всей Евразии, в основном силами мелких ремесленных мастерских. Объем продукции колебался в связи с открытием или закрытием таких мастерских, а не за счет каких-либо фундаментальных изменений в технологии. Важно было также то, что промышленность, которой занимались крестьяне в сельской местности, зависела от купцов, продававших или ссужавших им сырье для получения готовой продукции. Такая система была очень удобна для плохо организованных рынков при низком спросе и позволяла торговцам легко изменять объем продукции, хотя вся тяжесть выполнения их заказов ложилась на частично занятых в производстве крестьян.

Сельскохозяйственные и промышленные системы Европы одновременно и отражали, и поддерживали общественную структуру, основанную на крайнем неравенстве, при которой массы жили в большой бедности. Максимальным приоритетом для большинства людей было добыть достаточно пропитания, чтобы не умереть. У крестьян выживание зависело от урожая (а он, в свою очередь — от погоды), а также от того, какую часть его заберет себе владелец земли. Остальные вынуждены были тратить не менее четырех пятых своего дохода на питание, а в неурожайный год цены возрастали так, что и этого не хватало. Расходы на питание оставляли мало излишков для других нужд. Поэтому одежда была предметом редким и ценным — в уставе одного госпиталя в Перудже, в 1582 году, отмечалось, что одежду умерших «не следует присваивать, но возвращать законным наследникам»; во многих городах люди дрались из-за одежды умерших от чумы. Еще труднее было оплачивать жилье — в Турине в 1630 году люди жили по 65 человек в одном доме, а во Флоренции того же времени бывало и по 70—100 человек на дом. Средний крестьянин проживал в глинобитной хижине с соломенной крышей, без окон, с дырой в крыше для вывода дыма от очага, и разделял жилое помещение со своими домашними животными ради тепла. Низкая производительность означала, что работать приходилось всем, и старым, и малым. Даже богатые могли потратить свои средства только на некоторый набор предметов роскоши, деликатесные продукты питания и нарядную одежду (в большинстве государств издавались законы, ограничивающие ношение некоторых престижных видов одежды среди знати), большие дома и огромное количество слуг.

Богатым считался каждый десятый европеец, примерно половину составляли бедняки, остальные были почти или совсем нищими. Даже в Англии (одной из богатейших стран Европы) в конце XVII столетия, когда условия стали лучше, чем за сто лет до того, по оценкам четверть населения составляли бедняки, страдающие от постоянного отсутствия средств и работы, не имеющие каких-либо резервов для решения даже простейших проблем. Во Франции в тот же период бедняки составляли около сорока процентов населения. Подробное исследование деревни Навальмораль к югу от Толедо в 1580-х годах дает нам ясное представление о Европе XVI века.

В деревне проживало 243 семейства, всего около 1000 человек. Из них 22 семьям принадлежала половина от общей земли, которую они сами не обрабатывали; 60 крестьянских семей владели меньшими наделами; 28 семей не владели землей, но занимались скотоводством; 95 семей были безземельными батраками. Кроме того в деревне проживали 17 семей, не имеющих даже жилья и 21 одинокая вдова без видимых средств к существованию.

Богатые нуждались в бедняках как источнике рабочей силы (в большинстве городов примерно четверть населения составляли слуги), но в трудные времена количество рабочих мест и благотворительных пожертвований сокращалось (даже церковная благотворительность замирала, если никто не платил десятину). Когда такое случалось, у людей не оставалось другого выбора, кроме как бродить по стране в поисках пропитания или милостыни. Когда и эти возможности исчезали, оставалось воровство. Богатые люди и государственные чиновники всегда боялись бедняков, особенно вооруженных шаек, бродяг и нищих, которых зачастую набиралось до четверти населения в больших городах. Их или прогоняли, или заставляли работать в условиях, близких к рабству, в так называемых «работных домах».

18.7.2 Ренессанс

Вышеизложенная картина дает нам тот фон, на котором следует рассматривать понятие Ренессанса, или Возрождения, как определяющей характеристики конца XV и всего XVI столетия в Европе. Понятие Возрождения в основном было придумано представителями обеспеченной и «культурной» прослойки в Европе XIX столетия, такими, как Буркхардт и Вальтер Патер.

Автор, отмечая эти очевидные, но чисто внешние признаки Ренессанса, забывает о многих других. Искусствоведы XIX века и впрямь оценивали этот период достаточно субъективно — но Ренессанс все-таки был объективным выражением прогресса общественной мысли. Автор резко упрощает картину и явно принижает роль культурных факторов, абсолютизируя экономические. (Прим. перев.)

Они горячо верили в цивилизующую роль «искусств» и восторгались творческим, личностным характером культуры Италии, как они полагали, воплощенным в таких фигурах, как Микеланджело, Леонардо и Боттичелли, которые были «людьми современности», ведущими Европу из «темных веков» к достойному положению на вершине мировой культуры. Возрождение в их представлении означало воскрешение классической архитектуры, латыни и ее литературных жанров, а также создание основного комплекса так называемого «гуманистического» образования: классическая литература, грамматика, риторика, поэтика, этика и история. Все это сочеталось с имитацией культуры древней Греции и, еще больше, Рима и его истории — точнее, римского взгляда на собственную историю, отразившегося в сочинениях таких авторов, как Тит Ливий и Тацит.

Только спустя еще сто лет историки начали по-другому рассматривать период Возрождения. Прежде всего, этот феномен проявился отнюдь не по всей Евразии, и практически все его характерные черты показывают, что он всего лишь представлял собой начало движения Европы к уровню других, более древних и развитых культур. Например, классические тексты, которыми так дорожили в Италии XV столетия, были известны в исламском мире с седьмого века. Кроме того, периоды «возрождения» имели место и ранее, например, в двенадцатом столетии, когда Европа получила доступ к произведениям Аристотеля, переведенным с арабского. Возрождение было, кроме того, намного ближе к культуре и идеям предыдущих веков и намного менее современно, чем полагали в XIX столетии. Почти каждая из характеристик, которые приписывали периоду Возрождения, может быть найдена в более ранние периоды в Европе, а также и в культуре других стран. Больше всего это понятие пригодилось для того, чтобы определить специфически европейское мировоззрение, в частности, чтобы подчеркнуть, что Западная Европа стала наследницей традиций Греции и Рима. С другой стороны, именно в XVI столетии Европа начала отказываться от ряда представлений о мире, унаследованных от древней Греции. Особенно это было заметно в астрономии, где труды Коперника, Кеплера, Тихо Браге и Галилея заставили отказаться от системы Птолемея (вопреки жесткому сопротивлению такой могущественной силы европейского общества, как церковь) и перейти к более «современной» системе. (Китай никогда не страдал от птолемеевых идей, поэтому подобные перевороты там не потребовались.) При всем этом большинство астрономов были мистиками, астрологами и увлекались магией (как и сэр Исаак Ньютон спустя сто лет после них). Часто утверждают, что эти и другие научные открытия в XVI и XVII веках заложили основы дальнейшего промышленного развития Европы, но дело обстояло совсем не так. Большинство открытий почти не имело практического применения, и технологическое развитие зависело, как и в прошлом, от ряда улучшений и мелких изменений, производимых ремесленниками и промышленниками, не имевшими обычно никакого научного образования. Только в XIX столетии (в частности, после открытия электричества и магнетизма) научный прогресс стал способствовать ускоренному прогрессу промышленности.

<-- Япония: гражданская война и объединение
Европа: Религиозные разногласия -->